Джонс
22.05.2009, 21:23
Вот интересные записки.
На меня впечатления произвели.
Автор- Александр М.... Фамилию забыл.
В тои смысле автор,что у него они находятся.
Пожелтевший трофейный блокнот с надписью «Панарин Иван Сергеевич, 1918 год рождения». Самого хозяина уже давно нет в живых. После войны он жил и умер в Челябинске.
27 февраля
Мы пошли в атаку в Померании. Прорвав оборону немцев, двинулись вперед два танка нашего взвода, шесть горели, убит Литвиненко, нашу машину ударил снаряд, но не пробил. На шоссе мы вышли первыми, подавили очень много немецких повозок — как военных, так и гражданских. На одном тракторном прицепе наш танк встал креном, и поехать ни взад, ни вперед было нельзя. Немцы, видя, что больше танков нет, с гранатами в руках подходили к нам. В машине было много людской крови и конской крови, у нас отказал пулемет, у меня было лихорадочно-нервное состояние, но все же я вылез из машины и стал вместе с Голотенком отбивать немцев гранатами. Скоро подошли наши танки. Немцы — часть убежали, часть — убили мы. Нас буксиром стянули с прицепа, и мы поехали за своими. Вечером недалеко от города Бранденбурга у нас соскочил подшипник ленивца и порвалась гусеница. На шоссе наших близко не было, только гражданские немцы собирались из лесов по домам. Слева были дома, а справа, метров двести, — лес, ехать нельзя. Я достал лобовой пулемет, пять дисков, штук шесть гранат, а остальной экипаж исправлял танк. Шел дождь, было темно и опасно, я открыл по деревне огонь из пулемета, но там видно никого не было. После чего я пошел в дом, достал вина, немного выпили. Напиваться было опасно. Мы по уши в грязи и крови. Подошел 3-й батальон, а потом летучка*. Нам стало веселей, скоро исправили машину и поехали дальше. В Бранденбурге выпили еще и ночевали до утра. Я переменил одежду, так как весь был мокрый.
8 марта
Заняли город Нейштадт. Встали около одного магазина, замаскировали машину, достали вина, рому и проч., выпили. Гражданского населения было мало. Я зашел на хлебозавод, там были русские парни, они меня угостили и пожаловались на своего мастера, что он очень издевается над русскими. Один просил наган, чтобы самому его застрелить. Я не дал и сам стрелять не стал, а так этому мастеру насовал в лицо, что он упал и долго не мог опомниться, а потом, когда я собрался уходить, он пожал мне руку и говорит: «Руссиш гут»…
15 марта
После обеда 3-й батальон пошел в наступление, мы поддерживали его. Продвинулись метров на восемьсот, погорело три или четыре танка. Мы вклинились в боевые порядки 3-го батальона. Благодаря трусости Касьянова чудом уцелели: и справа, и слева, и сзади, и впереди горели танки, а мы стояли как заколдованные. Стало темно, немцы огонь прекратили. На нашу машину положили раненых и убитых, и мы поехали в свой тыл. Дорога была хорошая, но было темно. Нам встретилась кухня. С кухни Корнев сел с нами впереди возле пулемета, а Касьянов сидел слева. В кювете стояла подбитая пушка-самоходка, а ствол торчал поперек дороги. Наш танк на 4-й передаче ударился о ствол. Корнев убит наповал, а Касьянов крепко контужен и отправлен в госпиталь. Мы ночевали на сборном пункте, машиной стал командовать я.
25 марта
Утром мы пошли в атаку, но она сорвалась. Немец как открыл ураганный огонь, сжег четыре наших танка. Мы стояли возле одного хуторка. Метрах в десяти влево, метрах в тридцати вправо сгорели танки, а наш остался невредим, мы укрылись за домик, а потом нам приказали выйти к сгоревшим танкам вперед и вести огонь по лесочку. Мы выдвинулись, но вскоре меня отзвал командир роты, и комбат поставил задачу — пойти в разведку, выйти на перекресток дорог. Я пришел в танк, рассказал экипажу — все очень смутились, взглянув друг на друга, молча только закурили сигарету. Каждый думал об одном, что из разведки нам не вернуться, каждая клетка тела трепещет и просится жить, но что ж, выполнять надо. Мы лощиною по бездорожью ринулись вперед. Проехав километра полтора, наткнулись на противотанковый ров шириною метров десять и глубиною метров пять и на дне метра на два воды. Упершись, мы вернулись обратно и встали в укрытие. Прибегает связной комбата с запиской: «Вперед! Почему вернулся? Потерпишь свою кару!». Через связного я доложил, что ехать нельзя, такое положение. Выслали саперов, через час сделали переправу, и мы поехали в разведку, на высокой скорости и ведя огонь из пушки и пулеметов…
26 марта
К обеду мы пошли в наступление на город Данциг. По сторонам двигалась пехота, а мы ехали по шоссе. Немцы сопротивления не оказывали, город был пуст, большинство жителей эвакуировалось, а которые остались — находились, видимо, в подвалах… Мы встали около консервного завода, на улицу стали выходить гражданские ненемецкой национальности: поляки, русские, французы и пр., угощая нас сигаретами, вином, восклицая: «Да здравствует Красная армия!» и др. Скоро мы подвыпили… Шусть и я были изрядно навеселе и пошли по подвалам, где обнаружили много гражданских немцев, преимущественно женщин, которые тряслись при нашем входе. Они боялись русских танкистов, мы действительно были суровы на вид. С половины дня и до утра немцы вели ураганный огонь по городу, много горело домов, кругом вели пленных, наши пехотинцы в большинстве были пьяны, пленных вели с гармонями и песнями.
25 апреля
Утром нам зачитали обращение Совета 2-го Белорусского фронта ко всем войскам и дали приказ занять город Пренцлау. Нашему экипажу была поставлена задача в ГПЗ**, и мы тронулись. Наша машина шла второй. Мы вышли на Берлинское шоссе, уже были слышны разрывы и свист снарядов и мин. О жизни мы нисколько не мечтали. Войск наших было много, но вперед никто не шел, ждали нас, танкистов. И вот мы, взглянув друг на друга, поняли все без слов, Гришка подал мне бумажку, я только сказал: «Адрес?» — «Да», и я ему написал свой, подал и сказал: «Напишешь там несколько строк». Чертовски хотелось жить. Федя тоже имел бледный вид. Яковенко крикнул: «Заводи! Вперед!». Машина тронулась на огромной скорости, мотор будто плакал, видимо, тоже нервничал, но тянул. Машина шла как зверь. Я с ходу открыл огонь из пушки по лесу, и вот что-то непонятное случилось. После того как я сделал выстрел, я стукнулся несколько раз о прицел и о башню так, что шумело в голове и с головы упал танкошлем. Взглянул вперед, в отделении управления была вода, машина стояла под креном 60 градусов. Я крикнул: «Вылезай!». В люке болтались ноги лейтенанта Яковенко, я его толкнул головой под зад и выпрыгнул на борт, ничего не понимая. Кругом была вода, и в воде плавали танкошлемы, шинели и прочая ерунда, по пояс в воде сидели автоматчики. Я приготовился плыть, прыгнул, но оказалось неглубоко. Я спрятался за танком в воде, а пули и снаряды летели через наши головы, наводя дикий ужас. Машина, что шла впереди, ушла метров на четыреста и встала на шоссе, а которые шли сзади, тоже остановились, сошли в сторону за насыпь и вели огонь вправо, откуда немцы вели бешеный огонь по нам. Скоро прибежал командир батальона Федоров, и задние машины пошли вперед, а за ними двинулись мотопехота, артиллерия и др. Огонь прекратился, мы вылезли из воды, очень замерзши, разделись, повыжимали обмундирование. От нашего танка виднелся только ствол пушки. Убедились, что все живы-здоровы, а потом выяснили, что произошло. Произошло следующее: немцы при отступлении взрывали шоссе (я должен сказать, местность очень низкая и болотистая, они ее специально выбрали, чтобы наши танки кроме шоссе не обошли), подорвали и воронку замаскировали асфальтовыми плитами, которые танка не выдержали, и мы попали в ловушку, заполненную водой. Но все это ерунда: а после мы обнаружили, что под плитами была заложена морская мина, которая почему-то не взорвалась. Саперы ее потом обезвредили.
29 апреля
Произошел несчастный случай. При чистке лобового пулемета Пироженков застрелил Логинова и Квытко, которых мы похоронили.
Пришли новые танки 2-го батальона. Нашу машину прицепили шесть машин, но не взяли — лопнули тросы. Сменили тросы, которые лопались раза два-три, но наконец машину нашу вытащили. Мы, приведя ее в порядок, поехали догонять своих. Наши были уже километров за сто пятьдесят впереди. Наша машина шла первой, а сзади — три тягача Орлова и танк Пироженкова. Ехали по горевшим городам и селам, часов в десять остановились в одном селе ночевать и привести в порядок материальную часть. Наших военных было мало, а гражданского немецкого населения осталось процентов сорок. Мы зашли в один дом, где расположились, приготовили ужин, достали спирту, выпили, закусили и пошли по селу. Заходим в один дом. На первом этаже никого не было, зашли на второй, открыли комнату, увидали в ней человек двадцать — и старых, и молодых немок, и много детей. Все они были испуганы. Мы были пьяны, Гришка мне предложил остаться здесь, но я глупостей не позволил, и мы ушли. По дороге мы встретили Генку и Федьку, пошли вместе. Увидев в одной квартире свет, мы подошли туда. Там около дома стояли повозки, автомашины — это остановились наши из какого-то подразделения на ночлег. Все напились пьяны, а хозяин, немец, вышел и стоит с палкой: охраняет их повозки и имущество. Все спали, стоило одному немецкому солдату прийти с ножом — и всех бы порезал. Мы прошли на квартиру. Проходя возле дома, где находились немки, увидали свет, решили зайти, узнать, в чем дело. Оказывается, туда зашли какие-то два наших солдата и добивались от двух девушек лет по шестнадцать-семнадцать положенного, а матери в истерике плакали. Я попросил солдат оттуда и предложил увести от матерей, чтобы те не видели. Мы ушли спать, что было дальше, не знаю.
На меня впечатления произвели.
Автор- Александр М.... Фамилию забыл.
В тои смысле автор,что у него они находятся.
Пожелтевший трофейный блокнот с надписью «Панарин Иван Сергеевич, 1918 год рождения». Самого хозяина уже давно нет в живых. После войны он жил и умер в Челябинске.
27 февраля
Мы пошли в атаку в Померании. Прорвав оборону немцев, двинулись вперед два танка нашего взвода, шесть горели, убит Литвиненко, нашу машину ударил снаряд, но не пробил. На шоссе мы вышли первыми, подавили очень много немецких повозок — как военных, так и гражданских. На одном тракторном прицепе наш танк встал креном, и поехать ни взад, ни вперед было нельзя. Немцы, видя, что больше танков нет, с гранатами в руках подходили к нам. В машине было много людской крови и конской крови, у нас отказал пулемет, у меня было лихорадочно-нервное состояние, но все же я вылез из машины и стал вместе с Голотенком отбивать немцев гранатами. Скоро подошли наши танки. Немцы — часть убежали, часть — убили мы. Нас буксиром стянули с прицепа, и мы поехали за своими. Вечером недалеко от города Бранденбурга у нас соскочил подшипник ленивца и порвалась гусеница. На шоссе наших близко не было, только гражданские немцы собирались из лесов по домам. Слева были дома, а справа, метров двести, — лес, ехать нельзя. Я достал лобовой пулемет, пять дисков, штук шесть гранат, а остальной экипаж исправлял танк. Шел дождь, было темно и опасно, я открыл по деревне огонь из пулемета, но там видно никого не было. После чего я пошел в дом, достал вина, немного выпили. Напиваться было опасно. Мы по уши в грязи и крови. Подошел 3-й батальон, а потом летучка*. Нам стало веселей, скоро исправили машину и поехали дальше. В Бранденбурге выпили еще и ночевали до утра. Я переменил одежду, так как весь был мокрый.
8 марта
Заняли город Нейштадт. Встали около одного магазина, замаскировали машину, достали вина, рому и проч., выпили. Гражданского населения было мало. Я зашел на хлебозавод, там были русские парни, они меня угостили и пожаловались на своего мастера, что он очень издевается над русскими. Один просил наган, чтобы самому его застрелить. Я не дал и сам стрелять не стал, а так этому мастеру насовал в лицо, что он упал и долго не мог опомниться, а потом, когда я собрался уходить, он пожал мне руку и говорит: «Руссиш гут»…
15 марта
После обеда 3-й батальон пошел в наступление, мы поддерживали его. Продвинулись метров на восемьсот, погорело три или четыре танка. Мы вклинились в боевые порядки 3-го батальона. Благодаря трусости Касьянова чудом уцелели: и справа, и слева, и сзади, и впереди горели танки, а мы стояли как заколдованные. Стало темно, немцы огонь прекратили. На нашу машину положили раненых и убитых, и мы поехали в свой тыл. Дорога была хорошая, но было темно. Нам встретилась кухня. С кухни Корнев сел с нами впереди возле пулемета, а Касьянов сидел слева. В кювете стояла подбитая пушка-самоходка, а ствол торчал поперек дороги. Наш танк на 4-й передаче ударился о ствол. Корнев убит наповал, а Касьянов крепко контужен и отправлен в госпиталь. Мы ночевали на сборном пункте, машиной стал командовать я.
25 марта
Утром мы пошли в атаку, но она сорвалась. Немец как открыл ураганный огонь, сжег четыре наших танка. Мы стояли возле одного хуторка. Метрах в десяти влево, метрах в тридцати вправо сгорели танки, а наш остался невредим, мы укрылись за домик, а потом нам приказали выйти к сгоревшим танкам вперед и вести огонь по лесочку. Мы выдвинулись, но вскоре меня отзвал командир роты, и комбат поставил задачу — пойти в разведку, выйти на перекресток дорог. Я пришел в танк, рассказал экипажу — все очень смутились, взглянув друг на друга, молча только закурили сигарету. Каждый думал об одном, что из разведки нам не вернуться, каждая клетка тела трепещет и просится жить, но что ж, выполнять надо. Мы лощиною по бездорожью ринулись вперед. Проехав километра полтора, наткнулись на противотанковый ров шириною метров десять и глубиною метров пять и на дне метра на два воды. Упершись, мы вернулись обратно и встали в укрытие. Прибегает связной комбата с запиской: «Вперед! Почему вернулся? Потерпишь свою кару!». Через связного я доложил, что ехать нельзя, такое положение. Выслали саперов, через час сделали переправу, и мы поехали в разведку, на высокой скорости и ведя огонь из пушки и пулеметов…
26 марта
К обеду мы пошли в наступление на город Данциг. По сторонам двигалась пехота, а мы ехали по шоссе. Немцы сопротивления не оказывали, город был пуст, большинство жителей эвакуировалось, а которые остались — находились, видимо, в подвалах… Мы встали около консервного завода, на улицу стали выходить гражданские ненемецкой национальности: поляки, русские, французы и пр., угощая нас сигаретами, вином, восклицая: «Да здравствует Красная армия!» и др. Скоро мы подвыпили… Шусть и я были изрядно навеселе и пошли по подвалам, где обнаружили много гражданских немцев, преимущественно женщин, которые тряслись при нашем входе. Они боялись русских танкистов, мы действительно были суровы на вид. С половины дня и до утра немцы вели ураганный огонь по городу, много горело домов, кругом вели пленных, наши пехотинцы в большинстве были пьяны, пленных вели с гармонями и песнями.
25 апреля
Утром нам зачитали обращение Совета 2-го Белорусского фронта ко всем войскам и дали приказ занять город Пренцлау. Нашему экипажу была поставлена задача в ГПЗ**, и мы тронулись. Наша машина шла второй. Мы вышли на Берлинское шоссе, уже были слышны разрывы и свист снарядов и мин. О жизни мы нисколько не мечтали. Войск наших было много, но вперед никто не шел, ждали нас, танкистов. И вот мы, взглянув друг на друга, поняли все без слов, Гришка подал мне бумажку, я только сказал: «Адрес?» — «Да», и я ему написал свой, подал и сказал: «Напишешь там несколько строк». Чертовски хотелось жить. Федя тоже имел бледный вид. Яковенко крикнул: «Заводи! Вперед!». Машина тронулась на огромной скорости, мотор будто плакал, видимо, тоже нервничал, но тянул. Машина шла как зверь. Я с ходу открыл огонь из пушки по лесу, и вот что-то непонятное случилось. После того как я сделал выстрел, я стукнулся несколько раз о прицел и о башню так, что шумело в голове и с головы упал танкошлем. Взглянул вперед, в отделении управления была вода, машина стояла под креном 60 градусов. Я крикнул: «Вылезай!». В люке болтались ноги лейтенанта Яковенко, я его толкнул головой под зад и выпрыгнул на борт, ничего не понимая. Кругом была вода, и в воде плавали танкошлемы, шинели и прочая ерунда, по пояс в воде сидели автоматчики. Я приготовился плыть, прыгнул, но оказалось неглубоко. Я спрятался за танком в воде, а пули и снаряды летели через наши головы, наводя дикий ужас. Машина, что шла впереди, ушла метров на четыреста и встала на шоссе, а которые шли сзади, тоже остановились, сошли в сторону за насыпь и вели огонь вправо, откуда немцы вели бешеный огонь по нам. Скоро прибежал командир батальона Федоров, и задние машины пошли вперед, а за ними двинулись мотопехота, артиллерия и др. Огонь прекратился, мы вылезли из воды, очень замерзши, разделись, повыжимали обмундирование. От нашего танка виднелся только ствол пушки. Убедились, что все живы-здоровы, а потом выяснили, что произошло. Произошло следующее: немцы при отступлении взрывали шоссе (я должен сказать, местность очень низкая и болотистая, они ее специально выбрали, чтобы наши танки кроме шоссе не обошли), подорвали и воронку замаскировали асфальтовыми плитами, которые танка не выдержали, и мы попали в ловушку, заполненную водой. Но все это ерунда: а после мы обнаружили, что под плитами была заложена морская мина, которая почему-то не взорвалась. Саперы ее потом обезвредили.
29 апреля
Произошел несчастный случай. При чистке лобового пулемета Пироженков застрелил Логинова и Квытко, которых мы похоронили.
Пришли новые танки 2-го батальона. Нашу машину прицепили шесть машин, но не взяли — лопнули тросы. Сменили тросы, которые лопались раза два-три, но наконец машину нашу вытащили. Мы, приведя ее в порядок, поехали догонять своих. Наши были уже километров за сто пятьдесят впереди. Наша машина шла первой, а сзади — три тягача Орлова и танк Пироженкова. Ехали по горевшим городам и селам, часов в десять остановились в одном селе ночевать и привести в порядок материальную часть. Наших военных было мало, а гражданского немецкого населения осталось процентов сорок. Мы зашли в один дом, где расположились, приготовили ужин, достали спирту, выпили, закусили и пошли по селу. Заходим в один дом. На первом этаже никого не было, зашли на второй, открыли комнату, увидали в ней человек двадцать — и старых, и молодых немок, и много детей. Все они были испуганы. Мы были пьяны, Гришка мне предложил остаться здесь, но я глупостей не позволил, и мы ушли. По дороге мы встретили Генку и Федьку, пошли вместе. Увидев в одной квартире свет, мы подошли туда. Там около дома стояли повозки, автомашины — это остановились наши из какого-то подразделения на ночлег. Все напились пьяны, а хозяин, немец, вышел и стоит с палкой: охраняет их повозки и имущество. Все спали, стоило одному немецкому солдату прийти с ножом — и всех бы порезал. Мы прошли на квартиру. Проходя возле дома, где находились немки, увидали свет, решили зайти, узнать, в чем дело. Оказывается, туда зашли какие-то два наших солдата и добивались от двух девушек лет по шестнадцать-семнадцать положенного, а матери в истерике плакали. Я попросил солдат оттуда и предложил увести от матерей, чтобы те не видели. Мы ушли спать, что было дальше, не знаю.