Помор
31.01.2010, 07:01
Вариант интересной на мой взгляд статьи. К сожалению, без иллюстраций, поэтому ссылки на них удалены. В остальном текст без изменений.
ЕЩЕ РАЗ О ЛИТЫХ КРЕСТАХ-ТЕЛЬНИКАХ КОНЦА XVII – СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА
(К ВОПРОСУ О СТАРООБРЯДЧЕСКИХ КРЕСТАХ)
Крест как основная святыня и символ христианства в последние годы вновь стал объектом самого широкого интереса. С одной стороны, довольно значительное число людей желает знать историю православного символа вообще и отдельных его изображений; с другой – исследователи, в условиях социального заказа на изучение истории православия, – в том числе православной символики, искусства и т.п., – публикуют значительное количество работ, посвященных проблемам типологии, истории отдельных производственных центров, традициям культового литья. При этом далеко не все аспекты развития символики и ее использования в разные периоды изучены в полной мере. Одним из недостаточно изученных вопросов является реальность бытования в XVII–XVIII вв. двух групп крестов-тельников: старообрядческих и никонианских. Точнее, вопрос вроде бы решен, – считается, что существовало четкое различие между крестами-тельниками, использовавшимися старообрядцами, и крестиками, которые носили сторонники официального православия. Попробуем разобраться, насколько это соответствует реальности.
Тема интерпретации конфессиональной принадлежности крестов-тельников важна, по нескольким причинам: 1. Это одна из самых многочисленных категорий находок при археологическом исследовании некрополей позднего времени и именно кресты сегодня служат основным признаком, на основании которого многие погребения и кладбища определяются как старообрядческие; 2. Тот или иной вариант ответа позволяет по-разному оценивать воздействие официальных постулатов на повседневную, бытовую сторону официального православия XVIII в., по крайней мере, в той степени, в которой это касается иконографии тельников; 3. При существующей точке зрения остается непонятным, куда же исчезли практически все никонианские кресты-тельники XVIII–XIX вв.? Почему их практически нет в коллекциях музеев? Я уже обращался к теме старообрядческих тельников (Самигулов Г.Х., 2004; Самигулов Г.Х., 2005а; Самигулов Г.Х., 2007), но есть необходимость более подробно рассмотреть этот вопрос, в силу его важности для правильного восприятия развития русского погребального обряда, а в широком смысле истории бытовой православной культуры вообще.
О необходимости детального изучения нательных крестов, как археологического источника писал В.И. Молодин, выделяя два подхода – искусствоведческий и исторический (Молодин В.И., 2002. – С. 99). Представляется, что при решении вопроса определимости старообрядческих крестов нужно учитывать еще и психологический момент, поскольку проблема давно заключается не в недостатке информации, а в нашем упорном нежелании признать очевидное. В данном случае, наверное, правомерен подход, который можно назвать ситуационным – он подразумевает анализ имеющейся ситуации с металлическими литыми крестами-тельниками XVIII в., нарочито абстрагируясь от сложившихся стереотипов и наработок.
Как известно, одним из пионеров изучения старообрядческой культуры является В.Г. Дружинин, много сделавший для изучения истории медного культового литья, в том числе поморского. На основании современной ему ситуации и, исходя из анализа письменных источников, он определил основные различия между изображениями креста старообрядческими мастерами и последователями официального православия. Если брать упрощенный вариант, то кресты поморского (а поначалу, до XIX века, и федосеевского) согласия содержали титла «ЦАРЬ СЛАВЫ», на крестах последователей официального православия должны были быть титла «ИН ЦИ» – Иисус Назарейский Царь Иудеи (Дружинин В.Г., 1993. – С. 107–111). Заложенный им подход и сегодня является общепринятым, тем более, что у историков он не вызывает никаких нареканий, прекрасно согласуясь с материалами письменных источников и соответствует видению ситуации, сложившемуся в свете дискуссий, в том числе «о титлах на кресте», как между старообрядцами и сторонниками официального православия, так и в рамках раскола (Христианство, 1995а. – С. 442; Христианство, 1995б. – С. 27; Дружинин В.Г., 1993. – С. 108 ). С точки зрения формальной логики все в полном порядке: оформление старообрядческих крестов начала XX века, как и современных, соответствует требованиям, изложенным в письменных источниках конца XVII – начала XVIII века, а прихожане официальной православной церкви ходят (по крайней мере, в большинстве) с тельниками, на которых изображены титла «ИН ЦИ». Вывод: так оно и сложилось чуть ли не с самого момента раскола и ситуация сохранялась на протяжении 300 лет и даже более.
Таким образом, были выделены «старообрядческие» кресты и очень многие исследователи априори приняли, что эти кресты служили знаком принадлежности к старообрядчеству с конца XVII века до наших дней. Основным признаком старообрядческого креста являются титла «Царь Славы». Эволюция крестов, соотнесение разных типов крестов с половозрастными характеристиками погребенных на исследованных кладбищах – все это рассматривалось преимущественно как явления, характерные для старообрядчества, и среди старообрядческих крестов выделяют кресты мужские, женские и детские (маленькие) (Винокурова Э.П., 1999. – С. 334–351; Макаров Л.Д., 1990. – С. 42). Соответственно, также априори было принято, что кресты последователей официального православия с конца XVII века имеют титла «Иисус Назарейский Царь Иудеи».
Надо сразу отметить, что «никонианскими» крестами-тельниками так подробно, очевидно, не занимаются. Причин этому может быть две: первая – официальное православие не так «романтично» и гонимо, как старообрядчество (по крайней мере в конце XVII – середине XIX вв.); вторая – весьма малочисленная, сравнительно со старообрядческими, как по количеству, так и по разнообразию, подборка артефактов, что само по себе весьма странно.
Перестроечный и послеперестроечный период, всплеск интереса к религии, истории православия и, в том числе, старообрядчества. Плюс к этому празднование 1000-летия крещения Руси. В общем русле изучения православной культуры начинается систематизация материалов, а зачастую представлений о материалах культового медного литья. Ярким примером могут послужить два выпуска сборника «Русское медное литье», вышедшего в 1993 году. Материалы этого сборника и сейчас имеют немалую научную ценность, но хотелось бы остановиться на интерпретации материалов авторами некоторых его статей, посвященных коллекциям мелкой пластики различных музеев. Сразу отметим, что эти авторы вынуждены были отталкиваться от уже имеющейся схемы определения «старообрядческих» и «никонианских» крестов и литья в целом. Некоторые специалисты, давая информацию о коллекциях медной пластики, воздерживались от толкования конфессиональной принадлежности предметов, возможно, сомневаясь в достоверности очевидных выводов, может быть, и по другим причинам. Другие интерпретировали вещи, исходя из имеющегося научного «канона». Скорее всего, большинство авторов в период подготовки статей представляли себе ситуацию только своего музея или галереи и описывали материал, опираясь на имеющуюся методику определения конфессиональной принадлежности литой пластики. Собранные вместе, в двух сборниках, эти статьи обрисовывают довольно своеобразную ситуацию, которая вкратце изложена дальше, с использованием цитат из публикаций сборника «Русское медное литье».
Коллекция из 300 предметов медного литья Киево-Печерского заповедника оказалась «разбита на три периода: домонгольские памятники, произведения XVI–XVII веков и старообрядческое литье XVIII–XIX веков» (Мишнева Е.И., 1993. – С. 104). В Ярославском музее-заповеднике «Группа памятников старообрядческого литья… является самой многочисленной в коллекции… (около 90 %). Хронологически эта группа охватывает XVIII–XIX века»; насколько можно судить по тексту статьи, не вошли в эту категорию изделия XVIII–XIX веков, выполненные по средневековым образцам (Фесенко Н.М., Чайковская Н.И., 1993. – С. 124–125). В Рыбинском музее-заповеднике культовая пластика XVII–XIX веков также почти вся отнесена к старообрядческой, правда, оговорено: «Некоторые из образков, по-видимому, не являются старообрядческими»; отдельно указано, что «старообрядческие тельники представлены мужским крестом с изображением страстей господних». При этом коллекция пополнялись, в значительной степени, за счет материалов Югского монастыря и «закрытых храмов города и района» (Гуляева Н.А., 1993. – С. 129–135). Коллекция мелкой пластики музея острова Валаам представляет собой «свыше двухсот произведений старообрядческого литья и несколько колоколов», в этом случае одна из переданных в музей коллекция в 100 единиц собрана среди конкретного круга старообрядцев (Печерина Л.М., 1993. – С. 140–141). Медное литье в фондах Карельского краеведческого музея – «Большая часть предметов относится к образцам поморского литья, представлены и изделия гуслицких мастеров» (Бобикова Л.В., 1993. – С. 139). Автор статьи о коллекции медного литья Пермской художественной галереи отмечает: «кроме литья связанного с духовной культурой старообрядцев, следует особо выделить группу изделий медной пластики, которые использовались в православной церкви» (Жданова А.Д., 1993. – С. 142). В публикации по коллекции медного литья Пермского областного краеведческого музея оговорено: «Большая часть – это поздние отливки XVIII–XIX вв. Представлено поморское литье, отличающееся качественным исполнением, одновременно имеются образцы позднего литья с многочисленными дефектами, «плывущим» рельефом и т.д.» (Носкова Л.А., 1993. – С. 150 ). Медные литые кресты из собрания музея г. Звенигорода «большей частью старообрядческие отливки XVIII–XIX вв.» (Кондрашина В.А., 1993. – С. 166–167). В собрании медного литья Ивановского краеведческого музея «наиболее многочисленную группу составляют памятники XVIII–XIX веков, созданные и бытовавшие в старообрядческой среде, составлявшей в прошлом значительную часть населения края» (Воробьева Т.Ю., 1993. – С. 63). Объясняя подбор мелкой пластики в коллекции Красноярского музея, автор публикации пишет: «Преобладание поморских вариантов литья в регионе, где значительная часть старообрядцев была федосеевского толка, не является случайным, так как существовало соборное определение федосеевцев (1751 г.) об истинности именно поморских крестов, икон и складней» (Исаева Н.Н., 1993. – С. 95). Такая вот картина – от Киева до Красноярска бытовало лишь старообрядческое литье, за исключением незначительного количества предметов, использовавшихся в ходе богослужений в православной церкви. Довольно парадоксальная ситуация, учитывая, что, даже говоря о значительной доле старообрядческого населения в том или ином регионе, исследователи православия никогда не имели в виду хотя бы четвертую его, населения, часть. На Русском Севере старообрядцы составляли в конце XIX века 0,58 % от всего населения (Русский Север, 2001. – С. 136). В Пермской, Оренбургской и Уфимской губерниях приверженцев «древлего благочестия» было, по данным переписи 1897 года, около 3 %, хотя распределение старообрядцев по территориям губерний было неравномерным (Очерки истории старообрядчества Урала…, 2000, с. 85). Л.Ф. Коржавкина, описывая коллекцию Березниковского музея Пермской области, вставляет маленькое, но очень ценное замечание: «сведения о вновь поступивших памятниках позволяют утверждать, что они были распространены не только среди старообрядцев, но и в широкой народной среде» (Коржавкина Л.Ф., 1993. – С. 82). По прочтении сборников «Русское медное литье», возникает совершенно простой вопрос – где памятники мелкой пластики, в первую очередь кресты-тельники, «никонианского образца», владельцев и носителей (в буквальном смысле этого слова) которых было в России более 90 %, – точнее, потенциальных носителей, так как самой официально-православной мелкой пластики мы не видим не то что в массовых масштабах, но и хотя бы в сколько-нибудь значимых. Пока отвлечемся от вопросов атрибуции медной пластики из музейных коллекций и перейдем к схожим вопросам в отношении археологического материала.
Вплоть до 1990-х гг. археологические исследования, за редким исключением, не являлись источником массового поступления в коллекции образцов мелкой пластики XVII–XIX веков. Именно в это время началось широкое изучение памятников позднего периода и публикация материалов их исследований. Археологи в ходе исследований погребальных памятников либо поселенческого слоя позднего времени часто находят тельные кресты. Далее они обращаются к исследованиям по православным крестам, чтобы интерпретировать свои находки. Кстати, сборники «Русское медное литье» и статья Э.П. Винокуровой «Медные литые кресты-тельники XVII в.», судя по всему, являются «настольными книгами» многих исследователей памятников позднего периода, но это их не спасает. Многие авторы, опираясь на имеющиеся работы, интерпретируют найденные кресты как старообрядческие (Погорелов С.Н., Святов В.Н., 2002. – С. 120–121; Лычагина Е.Л., Мингалев В.В., 2003. – С. 157–162; Боброва А.И., 2004. – С. 112; Татаурова Л.В., 2000. – С. 81). В отличие от музейных работников, археологи обычно объясняют, по каким признакам они определили «старообрядческую принадлежность» тельников – сказывается традиция детализации и ссылок на источники. Комментарий обычно дается тот, которого и следует ожидать: «Крестами «поморского типа» принято называть старообрядческие кресты, которые в верхней части имеют клеймо «ЦРЬ СВ» – «Царь Славы», каждое слово при этом написано в отдельной строке» (Лычагина Е.Л., Мингалев В.В. 2003. – С. 157). Авторы приведенного текста, в свою очередь, ссылаются на работу Л.Д. Макарова (Макаров, 1996, с. 41). А.И. Боброва тоже апеллирует к тому, что «На лицевой стороне старообрядческих крестов сохраняется надпись: Царь Славы Иисус Христос (а не Иисус Назарянин Царь Иудейский)» (Боброва А.И., 2004. – С. 112).
Недавно вышла замечательная монография В.И. Молодина «Кресты–тельники Илимского острога» – уникальное, для поздних памятников, издание по качеству обработки материала и его отображению (Молодин В.И., 2007). В этой работе так же часть крестов, найденных в ходе исследования некрополя Илимского острога, определена как старообрядческие кресты. В монографии В.И. Молодин не дает разбора механизма интерпретации тех или иных крестов, лаконично указав, какие именно кресты отнесены к старообрядческим, с отсылкой к своей статье, о которой речь пойдет ниже (Молодин В.И.. В., 2007. – С. 83–84). Подробный разбор двух типов крестов из коллекции, полученной в ходе исследований Илимского острога, В.И. Молодин осуществил в своей статье 2001 г. – остановимся на этой работе подробнее, поскольку это самое тщательное и подробно аргументированное обращение к старообрядческим крестам. Хотя случай с некрополем Илимского острога отличается от других, упомянутых в настоящей статье ситуаций – это кладбище действовало с XVII по начало XX вв., коллекция крестов с памятника весьма разнообразна и два типа тельников, отнесенных В.И. Молодиным к старообрядческим, составляют 14,4 % от общего их количества (Молодин В.И., 2001. – С. 28; Молодин В.И., 2007. – С. 40, 60 ). Подобный процент старообрядческого населения вполне укладывается в рамки наших представлений о дореволюционной ситуации (по крайней мере, в рамках небольшого региона, или одного населенного пункта) и не вызывает явных сомнений. В начале своей статьи В.И. Молодин назвал рассматриваемые кресты «старообрядческими или выполненными по старообрядческим образцам» (Молодин В.И., 2001. – С. 21). Однако, в конце статьи следует вывод: «Можно предположить, что люди носившие эти кресты были старообрядцами и, как минимум, такой процент (14,4% – Г.С.) старообрядцев был среди жителей Илимского острога» (Молодин В.И., 2001. – С. 28 ). Как видим, сначала исчезает вариант с крестами, «выполненными по старообрядческим образцам», затем предположение, в рамках одного предложения переходит в уверенность и количество крестов маркирует уже минимальное количество старообрядцев Илимского острога, правда далее автор отмечает, что в XIX в. медное литье получает широкое распространение не только в старообрядческой, но и вообще в православной среде (Молодин В.И., 2001. – С. 28 ). Основанием для отнесения указанных типов крестов к старообрядческим для В.И. Молодина послужили те же работы В.Г. Дружинина и ряда других исследователей (Молодин В.И., 2001. – С. 25). Правда, предположив существование в свое время на кладбище Илимского острога мест постоянного погребения старообрядцев, автор допускает, что к старообрядческим могут относиться еще несколько групп (или одиночных) крестов (Молодин В.И., 2007. – С. 84). Честно говоря, не совсем понятно, почему не были включены в число старообрядческих остальные кресты с титлами «Царь Славы». Скорее всего, автор понимал, что в таком случае процент «раскольничьих» тельников окажется совершенно фантастическим. Поэтому В.И. Молодин выбрал в качестве старообрядческих те типы крестов, которые «однозначно» признаются таковыми разными авторами, и к тому же соответствуют информации конца XIX – XX вв. (Молодин В.И., 2001. – С. 25– 28 ). Вопрос: адекватна ли информация конца XIX в. ситуации конца XVII–XVIII вв.? Представляется, что ответ на этот вопрос можно дать лишь после детального разбора ситуации. Что же касается тех крестов, которые В.И. Молодин интерпретирует как старообрядческие, то точно такие же артефакты были выявлены при исследованиях официальных православных кладбищ XVII–XIX вв., о чем будет сказано ниже. Мы же продолжим рассматривать ситуацию, связанную с XVII–XVIII вв.
Интересно, что в двух случаях из приведенных выше, кресты, определенные как старообрядческие, происходили с официальных православных кладбищ – у Троицкой церкви Верхотурья и Троицкой же церкви Каменского завода (Погорелов С.Н., Святов В.Н., 2002, с. 120). Причем, как старообрядческие были определены все (правда весьма немногочисленные) тельники, найденные при раскопках этих памятников. В других случаях ситуация довольно неопределенна. Наверное, имеет смысл посмотреть материалы исследований других «официальных православных» кладбищ XVIII в., располагавшихся при церквах. В Челябинске выявлено два кладбища раннего периода существования города. Одно из них официальное, располагалось возле церкви Николая Чудотворца и существовало с 1739 г. по, ориентировочно, 1772 г., но не позже 1784 г. (Самигулов Г.Х., 2002а. – С. 133–137; Самигулов, 2002б. – С. 191–193; Самигулов Г.Х. 2005б. – С. 128 ); второе, скорее всего, действовало в период строительства крепости и до освящения церкви Николая Чудотворца в 1739 году, и находилось за пределами первой Челябинской крепости (Самигулов Г.Х., 2005а. – С. 154–155; Самигулов Г.Х., 2005б. – С. 128–129). Второе из упомянутых кладбищ после переноса официального места для погребений к церкви, вполне могли продолжать использовать старообрядцы – судя по некоторым находкам начала XX века, могильное поле слишком велико и насыщено погребениями, для некрополя, существовавшего в течение трех лет. Однако, период использования исследованного участка ориентировочно 1736–1739 гг. Как-либо разделить кресты двух кладбищ сложно – любой крест из шести, найденных на раннем кладбище, имеет прямые аналогии или весьма близкие подобия в материалах, полученных при раскопках кладбища 1739–1772 гг. Кресты-тельники были выявлены не во всех погребениях, значительная часть крестов была коррозирована до состояния комка окислов. Большая часть крестов изготовлена из меди, хотя встречаются серебряные – точнее из серебро-медного сплава (либо из серебра с большим содержанием меди), а так же посеребренные. Наиболее значительную группу составляют те, которые обычно именуют «мужскими» – четырехконечные, с прямыми либо расширяющимися перекладинами без дополнительных элементов на средокрестии и концах перекладин. Количество крестов типа I подтипа I невелико, большая часть относится к типу I подтипу 2 по типологии В.И. Молодина (Молодин В.И., 2007. – С. 40–47), или же к типу I подтипу 1 по Э.П. Винокуровой (Винокурова Э.П., 1999. – С..333–334). Есть кресты с шлемовидными и трехлопастными окончаниями перекладин, с шариками на волютах и т.д. В коллекции крестов с челябинских некрополей нет ни одного «женского», т.е. листовидного креста. Оформление крестов довольно разнообразно, но в целом это разнообразие укладывается в рамки типологии, составленной Э.П. Винокуровой для крестов-тельников XVII века, имеющиеся различия не выходят за пределы возможных новых вариантов или подвариантов ее системы (Винокурова Э.П., 1999. – С. 326–360). Надписи на обороте практически не читаются, набор изображений на лицевой стороне большинства изделий стандартный. Как было отмечено ранее: «Все кресты, на которых можно прочесть надпись на лицевой стороне… – из тех, что принято называть старообрядческими» (Самигулов Г.Х., 2005а. – С. 158 ). Иконография лицевой стороны крестов включает несколько основных элементов: изображение Голгофского креста, обычно восьмиконечного; титла ЦРЬ (Ц, ЦР) СЛЫ (СЛ, СВЫ, СЛВЫ) над изображением Голгофского креста; хризмы IС ХС за или над раменами Голгофского креста; надпись «НИКА» и буквы «К» (копие) и «Т» (трость) под раменами креста; изображения копья и трости (орудий страстей господних), расположенные по обеим сторонам основания креста и опирающиеся на изображение горы Голгофы (рис. 1, 2). Кроме этого могут быть еще различные надписи, изображения головы Адама, но вышеперечисленные элементы есть на лицевой стороне практически всегда. На обратной стороне креста обычно нанесен текст, как уже упоминалось, не читаемый, гораздо реже какие-либо изображения – орудия страстей господних, геометрические элементы, иногда оборотная сторона гладкая (Самигулов Г.Х., 2004. – С. 191). В общем, это кресты, подобные которым значительная часть исследователей определяет как старообрядческие.
Складывается интересная ситуация – исследованы погребения официально православного кладбища, располагавшегося при церкви и датированного 2-й третью XVIII в., и все кресты, найденные при изучении погребений этого некрополя являются старообрядческими. Может быть, Челябинск был городом исключительно старообрядческим? Погребения на официальном кладбище если и были возможны для старообрядцев, то только для «скрытых», поскольку «законные» двоеданы, т.е. платившие двойную подушную подать, вряд ли соборовались и отпевались православным священником (по крайней мере, официально), без чего хоронить в освященной земле нельзя. В 1782 г. в Челябинске официально зарегистрированных «заблуждающихся от православия» было 378 человек (ОГАЧО. – Ф. И-33. – Оп. 1. – Д. 220. – Л. 72–83об.). Наиболее вероятные «кандидаты» в скрытые старообрядцы – люди не бывшие в течение нескольких лет у исповеди и святого причастия. В 1788 г. в Челябинске было: не бывших у исповеди более 3 лет – 563 человека, в течение трех лет – 244 человека (ОГАЧО. – Ф. И-33. – Оп. 1. – Д. 385. – Л. 2). Общее количество жителей в Челябинске того времени (с подгородными деревнями) – 7015 человек (Там же. – Л. 1). Если принять всех не бывших у исповеди и причастия в течение трех лет и более за старообрядцев, что маловероятно, то прихожан официальной церкви все равно было более 80 %. Даже если допустить, что на официальном кладбище Челябинска хоронили скрытых старообрядцев, то где останки тех прихожан «никоновской» церкви, которые должны были быть похоронены с крестами, несущими титла «ИН ЦИ» – «Иисус Назарейский Царь Иудеи»?
В 2004 году отрядом Подмосковной экспедиции были проведены исследования на территории Вознесенского храма на нижнем посаде Звенигорода, в том числе был исследован и некрополь, датируемый предварительно XVII–XVIII веками (Охранные исследования…, 2004. – С. 90), хотя датировка крестов-тельников дана шире, для разных крестов в вариантах XVII–XIX, XVIII–XIX и XVII–XX веков (там же, с. 80–89). Основная часть крестов изготовлена из медных сплавов. Подавляющее большинство крестов имеют титла «Царь Славы». Нет ни одного литого креста с надписью «Иисус Назарейский Царь Иудеи». Подавляющее большинство крестов – «женские», т.е. листовидные (там же. – С. 65–66, 80–89). Следует еще раз отметить, что наличие листовидных, т.е. «женских» крестов многими воспринимается как несомненный признак старообрядческого погребения, либо двора, если крест происходит из культурного слоя поселения. При этом материалы публикации не дают оснований отнести все, или даже большинство могил Вознесенского кладбища с женскими крестами, к XVII веку, т.е. периоду до раскола церкви. Соответственно, на официальном православном кладбище при церкви основная часть найденных крестов, может быть интерпретирована, как старообрядческие. Точнее, она может быть так интерпретирована, если мы будем исходить из сложившейся традиции истолкования.
Весьма показательны материалы раскопок некрополя Моисеевского монастыря в Москве, некрополь действовал в XVII–XVIII веках и был закрыт в 1771 году. Авторы публикации материалов отмечают, что большая часть исследованных погребений относится к позднему периоду существования некрополя – после 1671 года. Кроме металлических (38 ед.), были найдены также деревянные (28 ед.) кресты. На большинстве металлических крестов авторы публикации материалов зафиксировали тот же состав надписей, что приведен выше, включая «Царь Славы», исключение составили кресты с изображением Святого Никиты (Векслер А.Г., Беркович В.А., 1999. – С. 201).
Такова ситуация с крестами-тельниками XVIII века в целом, будь то музейная коллекция мелкой литой пластики, или материалы археологических исследований некрополей позднего времени. Практически все литые медные (их подавляющее большинство) и серебряные кресты-тельники имеют титла: «Царь Славы», или вообще не имеют надписи под оглавием (здесь не рассматриваются кресты с изображением Божьей Матери, святых и пр.). Литых крестов-тельников с надписью «ИН ЦИ» для XVIII века практически не зафиксировано. У Э.П. Винокуровой титла «ИН ЦИ» указаны лишь для креста типа VII подтипа I, судя по приведенному там же рисунку, эти титла располагались под титлами «ЦРЬ СЛА» или «ЦРЬ СЛВ», исходный крест датирован XVII в. (Винокурова Э.П., 1999. – С. 345, 354). Есть один момент, который ярко проявился в материалах раскопок Моисеева монастыря в Москве, где хоронили как монахинь, так и мирян – литые кресты несли титла «Царь Славы», а надпись «ИН ЦИ», которая должна была бы быть на крестах прихожан официальной церкви имелась на деревянных тельниках, которые, скорее всего, происходят из монашеских погребений – к сожалению, это не оговорено в публикации (Векслер А.Г., Беркович В.А., 1999. – С. 201, 205). В этой связи представляется важным наблюдение Л.Д. Макарова «что в могилах вятских священников XVII–XVIII вв. были обнаружены кипарисовые крестики» (Макаров Л.Д., 1990. – С. 67).
В ситуации с описаниями музейных коллекций в сборниках «Русское медное литье», в одном случае констатировалось, что предметы старообрядческой медной пластики «были распространены не только среди старообрядцев, но и в широкой народной среде» (Коржавкина Л.Ф., 1993. – С. 82). Относительно старообрядческих крестов могильника Изюк-I (Татаурова Л.В., Скрипко О.А., 2000), М.Л. Бережнова с коллегами поддержали мнение о том, что старообрядческие кресты были в ходу у нестарообрядцев в силу дефицита крестов вообще: «Тут же отметим, что старообрядческий крест в условиях Сибири XVIII века вовсе не означает определенной конфессиональной принадлежности. В Сибири не хватало крестов-тельников и использовались любые, какие только могли быть приобретены» (Бережнова М.Л., Корусенко С.Н., Новоселова А.А., 2001. – С. 50–56). С одной стороны идет осознание того, что «старообрядческие» кресты (и литье вообще) не являлись безусловными признаками принадлежности их владельца к старообрядчеству, с другой стороны – слишком сильно воздействие стереотипа, сделать последний шаг и заметить, что кроме «старообрядческих» других крестов практически и не было, пока не получается.
Следует добавить, что в 2007 г. при строительстве здания в районе Свято-Симеоновского собора (проектировался как кладбищенская церковь) в Челябинске, было разрушено несколько могил кладбища середины – второй трети XIX в. (в 1870-х гг. оно было вынесено за селитебную черту, в связи с расширением города). На месте работ было обнаружено несколько крестов-тельников. Разнообразия форм, как в XVIII в., в данном случае уже нет, основной тип – простой прямой четырехконечный крест. Говорить про все кресты до того, как они будут очищены, нельзя, но два – те на которых надписи читались, имеют титла «Црь Свы (или Слы)». По типу это те самые «мужские» кресты, или кресты I типа, подтипа I, варианта 6 по типологии Э.П. Винокуровой, или тип I подтип 1 по В.И. Молодину.
В этой связи представляется, что использование литых крестов-тельников как определителя конфессиональной принадлежности погребенных (для некрополей), либо ушедшего населения (для поселенческого слоя) возможно лишь в качестве вспомогательного материала, при наличии документальных свидетельств. В настоящее время мы просто не можем, для XVIII века, выделять по форме креста, титлам на лицевой стороне креста «старообрядческие» литые кресты-тельники, поскольку практически отсутствуют «нестарообрядческие» кресты. В отличие от явно выраженной оппозиции «старообрядчество» – «официальное православие», подобного подчеркнутого противопоставления оформления крестов в XVIII в. так и не состоялось, несмотря на многочисленные декларации. Весьма условно оно и для XIX в. Сложно сказать, почему официальная церковь не озаботилась выпуском «идейно выдержанных» крестов, но факт остается фактом – если мы возьмемся судить о конфессиональной принадлежности в рамках православия населения XVIII–XIX вв. только по крестам, то окажется, что вся Россия была населена старообрядцами, за исключением небольшого количества духовенства официальной православной церкви.
Самое забавное, что все это «секрет Полишинеля» – в замечательной статье Э.П. Винокуровой, на которую ссылаются авторы практически всех публикаций по крестам в последние несколько лет, все это уже сказано. Возможно люди, за нехваткой времени, читают только те куски текста, которые их непосредственно интересуют, или же будничные пояснения Э.П. Винокуровой кажутся им слишком невероятными. Поскольку сама статья «Металлические литые кресты-тельники XVII в.» посвящена типологии крестов, то всю важную, но не относящуюся к основному вопросу информацию автор вынесла в примечания. Так, в примечании к описанию креста Типа I Подтипа I Варианта 6, т.е. простого прямого креста с массивным ушком (рис. 1) сказано: «Этот вариант креста получил наибольшее распространение на протяжении двух последующих столетий (XVIII–XIX вв.). Он имел множество подвариантов. Взят за основу тельника у старообрядцев. Старообрядческие кресты отличались от общепринятых в православной церкви текстом молитвы (Курсив мой – Г.С.)» (Винокурова Э.П., 1999. – С. 335, 351–352). Здесь имеется в виду текст молитвы на обороте креста – те мелкие, чаще всего совершенно нечитаемые из-за коррозии, затертости или плохого качества отливки буковки на обратной стороне тельника. Примечание к описанию листовидного креста – тип V (рис. 2): «Этот тип тельника принят в старообрядческой среде как форма женского креста… Название «женского» такой крест имеет и в православной среде» (Там же. – С. 340, 353). В приложении II к своей статье Э.П. Винокурова дала варианты надписей на лицевой и оборотной сторонах креста (Там же. – С. 357–360), и хотя формально это виды подписей, характерных для XVII в., реально, как мы можем убедиться, в XVIII в., да в первой половине XIX в. мало что изменилось. По крайней мере, мы можем сказать это о лицевой стороне крестов, поскольку с прочтением надписей на обороте чаще всего возникают проблемы. К сожалению, даже если текст на обороте креста читается, отличить старообрядческий от «никонианского» мы можем лишь в том случае, если там «написана» молитва «Да воскреснет Бог…», ибо остальные тексты представители обеих ветвей православия излагали совершенно одинаково (Там же. – С. 359–360). Возвращаясь к статье В.И. Молодина, о которой говорилось выше – автор отметил, что в XIX в. старообрядческое литье начинает распространяться и в нестарообрядческой среде. Все-таки видимо имело место противоположное явление – в XIX в. наконец начинают появляться в заметном количестве предметы культового литья нестарообрядческого характера. То есть, наконец, появляется «антитеза» старообрядческим, т.е. дореформенным. крестам-тельникам, но и то довольно слабая. В качестве небольшого примечания можно добавить, – не только кресты-тельники из археологических коллекций челябинских некрополей, но и случайные находки в городе и области, кресты из поселенческого слоя, тельники в антикварных киосках и магазинах города – все с титлами «ЦАРЬ СЛАВЫ». Ни одного с титлами «ИН ЦИ» автору увидеть не довелось (не считая алюминиевых и серебряных крестиков XX в.)
Наш подход к интерпретации крестов-тельников довольно странен – мы воспринимаем их так, словно вдруг, после раскола церкви, появились две категории тельных крестов: «никонианские» и старообрядческие, причем независимо от традиций, ремесленных и церковных реалий предшествующего периода. То есть вот так, вдруг, взяли и появились, в законченном виде, с полагающимися, согласно идейным убеждениям богословов того или другого течения православия, титлами, символами и текстами. И так упоенно интерпретируем одну имеющуюся категорию крестов, что на отсутствие другой, которая вроде как должна быть, внимания не обращаем. При этом, совершенно упуская из виду, что само определение «старообрядческий» применительно к любой категории вещей, предмету или явлению правомерно лишь в том случае, если имеется категория, предмет или явление противоположного характера, т.е. «нестарообрядческие», «никонианские». Это верно, по крайней мере, для периода с конца XVII в., поскольку до раскола все православные в России были «старообрядцами». Еще один момент: для того, чтобы выделение «старообрядческих» крестов-тельников было корректным, желательно, чтобы тельники никонианские не просто были, но и количество их хотя бы приближенно соответствовало количеству их потенциальных владельцев, иначе говоря, должна соблюдаться пропорциональность рассматриваемого материала и статистической ситуации изучаемого времени, хотя бы в рамках региона.
Основная масса населения России, вне зависимости от принадлежности к расколу либо официальному православию, продолжала носить в XVIII в., а многие и в XIX в. кресты, формы которых сложились еще до раскола церкви, и сохранявшие иконографию лицевой стороны, включавшую титла «Царь Славы». При этом практически нет металлических тельников с титлами «ИН ЦИ», которые якобы должны были носить приверженцы официальной церкви. Иначе говоря, основная масса литых крестов-тельников XVIII в. изготавливалась согласно традициям, сложившимся в XVII в., еще до раскола. Если подходить строго формально – это старообрядческие кресты, поскольку содержат на лицевой стороне титла «ЦАРЬ СЛАВЫ» вместо одобренного четырехбуквенного титла «ИН ЦИ». При этом крест-тельник XVIII в. в реальности не являлся показателем принадлежности его хозяина к расколу либо официальному православию, поскольку разделения иконографии крестов в массе, на низовом уровне не произошло. Священники, очевидно, носили деревянные тельники с титлами «ИН ЦИ» по той простой причине, что литых крестов-тельников, изготовленных согласно официальным требованиям церкви, не было.
Из вышесказанного о крестах-тельниках следует несколько предварительных выводов:
1. Формально известные металлические литые кресты-тельники «никонианского» вида с титлами «Иисус Назарейский Царь Иудеи», как массовый материал конца XVII – начала XIX вв., ни в музейных коллекциях, ни в материалах исследований погребальных памятников XVIII в. не выявлены (или известны в незначительных количествах).
2. Теоретически являющиеся старообрядческими литые кресты-тельники с титлами «Царь Славы» реально составляют если не всю массу, то подавляющее большинство тельников XVIII в.
3. Последователей официального православия хоронили с теми же «старообрядческими» крестами, очевидно, за исключением духовенства, которое носило деревянные крестики с предписанными титлами «ИН ЦИ». Последний вывод, относительно деревянных крестов духовенства, вряд ли можно воспринимать как окончательный – слишком мала фактологическая база – но как промежуточная гипотеза, не противоречащая имеющейся информации, он имеет право на существование. По крайней мере, не меньшее право, чем постулат: погребение со «старообрядческим» крестом = старообрядческое погребение.
4. Следовательно, невзирая на жаркие богословские дискуссии XVII–XVIII вв. о титлах на кресте, формирования двух групп – старообрядческой и никонианской – крестов в их самом массовом варианте, т.е. медных литых крестов-тельников с Голгофским крестом, в XVIII в. не произошло. Если быть более точным, то не сформировалось как раз массовой категории медных литых крестов-тельников того облика, которую многие исследователи все еще полагают (или предполагают) реально существовавшей, – тельников с титлами «ИН ЦИ».
5. И старообрядцы, и никониане использовали в качестве тельников кресты, основные формы, иконография и декор которых сложились в XVII в. еще до раскола, с традиционным набором надписей на лицевой стороне, включая «Царь Славы».
6. Попытки интерпретировать какие-либо кресты как старообрядческие, т.е. маркирующие принадлежность к старообрядческой ветви православной церкви некорректны, кроме, возможно, тех случаев, когда об этом свидетельствует вариант молитвы креста на обороте, либо же их старообрядческое происхождение документировано. В целом же говорить о выделении для XVIII – начала XIX вв. литых медных «старообрядческих» крестов как конфессионального признака нельзя, ввиду практически полного отсутствия для этого периода хотя бы соотносимой количественно группы тельников, которые могли бы быть уверенно отнесены к символике официальной православной церкви. Если отсутствуют документальные свидетельства, то выделение какой-либо группы (или групп) тельников конца XVII – середины XIX вв. как «чисто» старообрядческих, возможно только как условное допущение, но никак не констатация факта.
Возможно, покажется, что выводы уж слишком категоричны – если такое число исследователей придерживается традиционной точки зрения на существование двух категорий крестов-тельников в конце XVII–XIX вв., то у них, очевидно, есть свои веские основания. На мой взгляд, единственным основанием является эта самая существующая точка зрения, «освященная» историографической традицией – многие работы, авторы которых ссылались на Дружинина, сами воспринимаются едва ли не как источник. Но если традиция входит в противоречие с фактическим материалом, т.е. источниками и зачастую датированными источниками, наверное, все же стоит отстраниться и попытаться оценить ситуацию извне? А, посмотрев со стороны, подумать – имеет ли смысл пытаться уберечь хотя бы клочки былого стройного и ясного построения или все-таки лучше начать выстраивать новую концепцию. Это будет сложно сделать, потребует огромных усилий и самое первое, что необходимо для этого – создание общедоступной электронной базы данных по крестам-тельникам, полученным в ходе исследований памятников археологии XVII–XIX вв. Это гигантская, неподъемная задача, но это самый прямой реальный путь к осмыслению ситуации и возможности делать выводы на новом уровне информированности. А главное, что это не локальная проблема археологии Нового времени, а проблема истории православия, истории мировосприятия крещеного населения России.
Самигулов Г.Х.
кин, доцент ЮУрГУ
ЕЩЕ РАЗ О ЛИТЫХ КРЕСТАХ-ТЕЛЬНИКАХ КОНЦА XVII – СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА
(К ВОПРОСУ О СТАРООБРЯДЧЕСКИХ КРЕСТАХ)
Крест как основная святыня и символ христианства в последние годы вновь стал объектом самого широкого интереса. С одной стороны, довольно значительное число людей желает знать историю православного символа вообще и отдельных его изображений; с другой – исследователи, в условиях социального заказа на изучение истории православия, – в том числе православной символики, искусства и т.п., – публикуют значительное количество работ, посвященных проблемам типологии, истории отдельных производственных центров, традициям культового литья. При этом далеко не все аспекты развития символики и ее использования в разные периоды изучены в полной мере. Одним из недостаточно изученных вопросов является реальность бытования в XVII–XVIII вв. двух групп крестов-тельников: старообрядческих и никонианских. Точнее, вопрос вроде бы решен, – считается, что существовало четкое различие между крестами-тельниками, использовавшимися старообрядцами, и крестиками, которые носили сторонники официального православия. Попробуем разобраться, насколько это соответствует реальности.
Тема интерпретации конфессиональной принадлежности крестов-тельников важна, по нескольким причинам: 1. Это одна из самых многочисленных категорий находок при археологическом исследовании некрополей позднего времени и именно кресты сегодня служат основным признаком, на основании которого многие погребения и кладбища определяются как старообрядческие; 2. Тот или иной вариант ответа позволяет по-разному оценивать воздействие официальных постулатов на повседневную, бытовую сторону официального православия XVIII в., по крайней мере, в той степени, в которой это касается иконографии тельников; 3. При существующей точке зрения остается непонятным, куда же исчезли практически все никонианские кресты-тельники XVIII–XIX вв.? Почему их практически нет в коллекциях музеев? Я уже обращался к теме старообрядческих тельников (Самигулов Г.Х., 2004; Самигулов Г.Х., 2005а; Самигулов Г.Х., 2007), но есть необходимость более подробно рассмотреть этот вопрос, в силу его важности для правильного восприятия развития русского погребального обряда, а в широком смысле истории бытовой православной культуры вообще.
О необходимости детального изучения нательных крестов, как археологического источника писал В.И. Молодин, выделяя два подхода – искусствоведческий и исторический (Молодин В.И., 2002. – С. 99). Представляется, что при решении вопроса определимости старообрядческих крестов нужно учитывать еще и психологический момент, поскольку проблема давно заключается не в недостатке информации, а в нашем упорном нежелании признать очевидное. В данном случае, наверное, правомерен подход, который можно назвать ситуационным – он подразумевает анализ имеющейся ситуации с металлическими литыми крестами-тельниками XVIII в., нарочито абстрагируясь от сложившихся стереотипов и наработок.
Как известно, одним из пионеров изучения старообрядческой культуры является В.Г. Дружинин, много сделавший для изучения истории медного культового литья, в том числе поморского. На основании современной ему ситуации и, исходя из анализа письменных источников, он определил основные различия между изображениями креста старообрядческими мастерами и последователями официального православия. Если брать упрощенный вариант, то кресты поморского (а поначалу, до XIX века, и федосеевского) согласия содержали титла «ЦАРЬ СЛАВЫ», на крестах последователей официального православия должны были быть титла «ИН ЦИ» – Иисус Назарейский Царь Иудеи (Дружинин В.Г., 1993. – С. 107–111). Заложенный им подход и сегодня является общепринятым, тем более, что у историков он не вызывает никаких нареканий, прекрасно согласуясь с материалами письменных источников и соответствует видению ситуации, сложившемуся в свете дискуссий, в том числе «о титлах на кресте», как между старообрядцами и сторонниками официального православия, так и в рамках раскола (Христианство, 1995а. – С. 442; Христианство, 1995б. – С. 27; Дружинин В.Г., 1993. – С. 108 ). С точки зрения формальной логики все в полном порядке: оформление старообрядческих крестов начала XX века, как и современных, соответствует требованиям, изложенным в письменных источниках конца XVII – начала XVIII века, а прихожане официальной православной церкви ходят (по крайней мере, в большинстве) с тельниками, на которых изображены титла «ИН ЦИ». Вывод: так оно и сложилось чуть ли не с самого момента раскола и ситуация сохранялась на протяжении 300 лет и даже более.
Таким образом, были выделены «старообрядческие» кресты и очень многие исследователи априори приняли, что эти кресты служили знаком принадлежности к старообрядчеству с конца XVII века до наших дней. Основным признаком старообрядческого креста являются титла «Царь Славы». Эволюция крестов, соотнесение разных типов крестов с половозрастными характеристиками погребенных на исследованных кладбищах – все это рассматривалось преимущественно как явления, характерные для старообрядчества, и среди старообрядческих крестов выделяют кресты мужские, женские и детские (маленькие) (Винокурова Э.П., 1999. – С. 334–351; Макаров Л.Д., 1990. – С. 42). Соответственно, также априори было принято, что кресты последователей официального православия с конца XVII века имеют титла «Иисус Назарейский Царь Иудеи».
Надо сразу отметить, что «никонианскими» крестами-тельниками так подробно, очевидно, не занимаются. Причин этому может быть две: первая – официальное православие не так «романтично» и гонимо, как старообрядчество (по крайней мере в конце XVII – середине XIX вв.); вторая – весьма малочисленная, сравнительно со старообрядческими, как по количеству, так и по разнообразию, подборка артефактов, что само по себе весьма странно.
Перестроечный и послеперестроечный период, всплеск интереса к религии, истории православия и, в том числе, старообрядчества. Плюс к этому празднование 1000-летия крещения Руси. В общем русле изучения православной культуры начинается систематизация материалов, а зачастую представлений о материалах культового медного литья. Ярким примером могут послужить два выпуска сборника «Русское медное литье», вышедшего в 1993 году. Материалы этого сборника и сейчас имеют немалую научную ценность, но хотелось бы остановиться на интерпретации материалов авторами некоторых его статей, посвященных коллекциям мелкой пластики различных музеев. Сразу отметим, что эти авторы вынуждены были отталкиваться от уже имеющейся схемы определения «старообрядческих» и «никонианских» крестов и литья в целом. Некоторые специалисты, давая информацию о коллекциях медной пластики, воздерживались от толкования конфессиональной принадлежности предметов, возможно, сомневаясь в достоверности очевидных выводов, может быть, и по другим причинам. Другие интерпретировали вещи, исходя из имеющегося научного «канона». Скорее всего, большинство авторов в период подготовки статей представляли себе ситуацию только своего музея или галереи и описывали материал, опираясь на имеющуюся методику определения конфессиональной принадлежности литой пластики. Собранные вместе, в двух сборниках, эти статьи обрисовывают довольно своеобразную ситуацию, которая вкратце изложена дальше, с использованием цитат из публикаций сборника «Русское медное литье».
Коллекция из 300 предметов медного литья Киево-Печерского заповедника оказалась «разбита на три периода: домонгольские памятники, произведения XVI–XVII веков и старообрядческое литье XVIII–XIX веков» (Мишнева Е.И., 1993. – С. 104). В Ярославском музее-заповеднике «Группа памятников старообрядческого литья… является самой многочисленной в коллекции… (около 90 %). Хронологически эта группа охватывает XVIII–XIX века»; насколько можно судить по тексту статьи, не вошли в эту категорию изделия XVIII–XIX веков, выполненные по средневековым образцам (Фесенко Н.М., Чайковская Н.И., 1993. – С. 124–125). В Рыбинском музее-заповеднике культовая пластика XVII–XIX веков также почти вся отнесена к старообрядческой, правда, оговорено: «Некоторые из образков, по-видимому, не являются старообрядческими»; отдельно указано, что «старообрядческие тельники представлены мужским крестом с изображением страстей господних». При этом коллекция пополнялись, в значительной степени, за счет материалов Югского монастыря и «закрытых храмов города и района» (Гуляева Н.А., 1993. – С. 129–135). Коллекция мелкой пластики музея острова Валаам представляет собой «свыше двухсот произведений старообрядческого литья и несколько колоколов», в этом случае одна из переданных в музей коллекция в 100 единиц собрана среди конкретного круга старообрядцев (Печерина Л.М., 1993. – С. 140–141). Медное литье в фондах Карельского краеведческого музея – «Большая часть предметов относится к образцам поморского литья, представлены и изделия гуслицких мастеров» (Бобикова Л.В., 1993. – С. 139). Автор статьи о коллекции медного литья Пермской художественной галереи отмечает: «кроме литья связанного с духовной культурой старообрядцев, следует особо выделить группу изделий медной пластики, которые использовались в православной церкви» (Жданова А.Д., 1993. – С. 142). В публикации по коллекции медного литья Пермского областного краеведческого музея оговорено: «Большая часть – это поздние отливки XVIII–XIX вв. Представлено поморское литье, отличающееся качественным исполнением, одновременно имеются образцы позднего литья с многочисленными дефектами, «плывущим» рельефом и т.д.» (Носкова Л.А., 1993. – С. 150 ). Медные литые кресты из собрания музея г. Звенигорода «большей частью старообрядческие отливки XVIII–XIX вв.» (Кондрашина В.А., 1993. – С. 166–167). В собрании медного литья Ивановского краеведческого музея «наиболее многочисленную группу составляют памятники XVIII–XIX веков, созданные и бытовавшие в старообрядческой среде, составлявшей в прошлом значительную часть населения края» (Воробьева Т.Ю., 1993. – С. 63). Объясняя подбор мелкой пластики в коллекции Красноярского музея, автор публикации пишет: «Преобладание поморских вариантов литья в регионе, где значительная часть старообрядцев была федосеевского толка, не является случайным, так как существовало соборное определение федосеевцев (1751 г.) об истинности именно поморских крестов, икон и складней» (Исаева Н.Н., 1993. – С. 95). Такая вот картина – от Киева до Красноярска бытовало лишь старообрядческое литье, за исключением незначительного количества предметов, использовавшихся в ходе богослужений в православной церкви. Довольно парадоксальная ситуация, учитывая, что, даже говоря о значительной доле старообрядческого населения в том или ином регионе, исследователи православия никогда не имели в виду хотя бы четвертую его, населения, часть. На Русском Севере старообрядцы составляли в конце XIX века 0,58 % от всего населения (Русский Север, 2001. – С. 136). В Пермской, Оренбургской и Уфимской губерниях приверженцев «древлего благочестия» было, по данным переписи 1897 года, около 3 %, хотя распределение старообрядцев по территориям губерний было неравномерным (Очерки истории старообрядчества Урала…, 2000, с. 85). Л.Ф. Коржавкина, описывая коллекцию Березниковского музея Пермской области, вставляет маленькое, но очень ценное замечание: «сведения о вновь поступивших памятниках позволяют утверждать, что они были распространены не только среди старообрядцев, но и в широкой народной среде» (Коржавкина Л.Ф., 1993. – С. 82). По прочтении сборников «Русское медное литье», возникает совершенно простой вопрос – где памятники мелкой пластики, в первую очередь кресты-тельники, «никонианского образца», владельцев и носителей (в буквальном смысле этого слова) которых было в России более 90 %, – точнее, потенциальных носителей, так как самой официально-православной мелкой пластики мы не видим не то что в массовых масштабах, но и хотя бы в сколько-нибудь значимых. Пока отвлечемся от вопросов атрибуции медной пластики из музейных коллекций и перейдем к схожим вопросам в отношении археологического материала.
Вплоть до 1990-х гг. археологические исследования, за редким исключением, не являлись источником массового поступления в коллекции образцов мелкой пластики XVII–XIX веков. Именно в это время началось широкое изучение памятников позднего периода и публикация материалов их исследований. Археологи в ходе исследований погребальных памятников либо поселенческого слоя позднего времени часто находят тельные кресты. Далее они обращаются к исследованиям по православным крестам, чтобы интерпретировать свои находки. Кстати, сборники «Русское медное литье» и статья Э.П. Винокуровой «Медные литые кресты-тельники XVII в.», судя по всему, являются «настольными книгами» многих исследователей памятников позднего периода, но это их не спасает. Многие авторы, опираясь на имеющиеся работы, интерпретируют найденные кресты как старообрядческие (Погорелов С.Н., Святов В.Н., 2002. – С. 120–121; Лычагина Е.Л., Мингалев В.В., 2003. – С. 157–162; Боброва А.И., 2004. – С. 112; Татаурова Л.В., 2000. – С. 81). В отличие от музейных работников, археологи обычно объясняют, по каким признакам они определили «старообрядческую принадлежность» тельников – сказывается традиция детализации и ссылок на источники. Комментарий обычно дается тот, которого и следует ожидать: «Крестами «поморского типа» принято называть старообрядческие кресты, которые в верхней части имеют клеймо «ЦРЬ СВ» – «Царь Славы», каждое слово при этом написано в отдельной строке» (Лычагина Е.Л., Мингалев В.В. 2003. – С. 157). Авторы приведенного текста, в свою очередь, ссылаются на работу Л.Д. Макарова (Макаров, 1996, с. 41). А.И. Боброва тоже апеллирует к тому, что «На лицевой стороне старообрядческих крестов сохраняется надпись: Царь Славы Иисус Христос (а не Иисус Назарянин Царь Иудейский)» (Боброва А.И., 2004. – С. 112).
Недавно вышла замечательная монография В.И. Молодина «Кресты–тельники Илимского острога» – уникальное, для поздних памятников, издание по качеству обработки материала и его отображению (Молодин В.И., 2007). В этой работе так же часть крестов, найденных в ходе исследования некрополя Илимского острога, определена как старообрядческие кресты. В монографии В.И. Молодин не дает разбора механизма интерпретации тех или иных крестов, лаконично указав, какие именно кресты отнесены к старообрядческим, с отсылкой к своей статье, о которой речь пойдет ниже (Молодин В.И.. В., 2007. – С. 83–84). Подробный разбор двух типов крестов из коллекции, полученной в ходе исследований Илимского острога, В.И. Молодин осуществил в своей статье 2001 г. – остановимся на этой работе подробнее, поскольку это самое тщательное и подробно аргументированное обращение к старообрядческим крестам. Хотя случай с некрополем Илимского острога отличается от других, упомянутых в настоящей статье ситуаций – это кладбище действовало с XVII по начало XX вв., коллекция крестов с памятника весьма разнообразна и два типа тельников, отнесенных В.И. Молодиным к старообрядческим, составляют 14,4 % от общего их количества (Молодин В.И., 2001. – С. 28; Молодин В.И., 2007. – С. 40, 60 ). Подобный процент старообрядческого населения вполне укладывается в рамки наших представлений о дореволюционной ситуации (по крайней мере, в рамках небольшого региона, или одного населенного пункта) и не вызывает явных сомнений. В начале своей статьи В.И. Молодин назвал рассматриваемые кресты «старообрядческими или выполненными по старообрядческим образцам» (Молодин В.И., 2001. – С. 21). Однако, в конце статьи следует вывод: «Можно предположить, что люди носившие эти кресты были старообрядцами и, как минимум, такой процент (14,4% – Г.С.) старообрядцев был среди жителей Илимского острога» (Молодин В.И., 2001. – С. 28 ). Как видим, сначала исчезает вариант с крестами, «выполненными по старообрядческим образцам», затем предположение, в рамках одного предложения переходит в уверенность и количество крестов маркирует уже минимальное количество старообрядцев Илимского острога, правда далее автор отмечает, что в XIX в. медное литье получает широкое распространение не только в старообрядческой, но и вообще в православной среде (Молодин В.И., 2001. – С. 28 ). Основанием для отнесения указанных типов крестов к старообрядческим для В.И. Молодина послужили те же работы В.Г. Дружинина и ряда других исследователей (Молодин В.И., 2001. – С. 25). Правда, предположив существование в свое время на кладбище Илимского острога мест постоянного погребения старообрядцев, автор допускает, что к старообрядческим могут относиться еще несколько групп (или одиночных) крестов (Молодин В.И., 2007. – С. 84). Честно говоря, не совсем понятно, почему не были включены в число старообрядческих остальные кресты с титлами «Царь Славы». Скорее всего, автор понимал, что в таком случае процент «раскольничьих» тельников окажется совершенно фантастическим. Поэтому В.И. Молодин выбрал в качестве старообрядческих те типы крестов, которые «однозначно» признаются таковыми разными авторами, и к тому же соответствуют информации конца XIX – XX вв. (Молодин В.И., 2001. – С. 25– 28 ). Вопрос: адекватна ли информация конца XIX в. ситуации конца XVII–XVIII вв.? Представляется, что ответ на этот вопрос можно дать лишь после детального разбора ситуации. Что же касается тех крестов, которые В.И. Молодин интерпретирует как старообрядческие, то точно такие же артефакты были выявлены при исследованиях официальных православных кладбищ XVII–XIX вв., о чем будет сказано ниже. Мы же продолжим рассматривать ситуацию, связанную с XVII–XVIII вв.
Интересно, что в двух случаях из приведенных выше, кресты, определенные как старообрядческие, происходили с официальных православных кладбищ – у Троицкой церкви Верхотурья и Троицкой же церкви Каменского завода (Погорелов С.Н., Святов В.Н., 2002, с. 120). Причем, как старообрядческие были определены все (правда весьма немногочисленные) тельники, найденные при раскопках этих памятников. В других случаях ситуация довольно неопределенна. Наверное, имеет смысл посмотреть материалы исследований других «официальных православных» кладбищ XVIII в., располагавшихся при церквах. В Челябинске выявлено два кладбища раннего периода существования города. Одно из них официальное, располагалось возле церкви Николая Чудотворца и существовало с 1739 г. по, ориентировочно, 1772 г., но не позже 1784 г. (Самигулов Г.Х., 2002а. – С. 133–137; Самигулов, 2002б. – С. 191–193; Самигулов Г.Х. 2005б. – С. 128 ); второе, скорее всего, действовало в период строительства крепости и до освящения церкви Николая Чудотворца в 1739 году, и находилось за пределами первой Челябинской крепости (Самигулов Г.Х., 2005а. – С. 154–155; Самигулов Г.Х., 2005б. – С. 128–129). Второе из упомянутых кладбищ после переноса официального места для погребений к церкви, вполне могли продолжать использовать старообрядцы – судя по некоторым находкам начала XX века, могильное поле слишком велико и насыщено погребениями, для некрополя, существовавшего в течение трех лет. Однако, период использования исследованного участка ориентировочно 1736–1739 гг. Как-либо разделить кресты двух кладбищ сложно – любой крест из шести, найденных на раннем кладбище, имеет прямые аналогии или весьма близкие подобия в материалах, полученных при раскопках кладбища 1739–1772 гг. Кресты-тельники были выявлены не во всех погребениях, значительная часть крестов была коррозирована до состояния комка окислов. Большая часть крестов изготовлена из меди, хотя встречаются серебряные – точнее из серебро-медного сплава (либо из серебра с большим содержанием меди), а так же посеребренные. Наиболее значительную группу составляют те, которые обычно именуют «мужскими» – четырехконечные, с прямыми либо расширяющимися перекладинами без дополнительных элементов на средокрестии и концах перекладин. Количество крестов типа I подтипа I невелико, большая часть относится к типу I подтипу 2 по типологии В.И. Молодина (Молодин В.И., 2007. – С. 40–47), или же к типу I подтипу 1 по Э.П. Винокуровой (Винокурова Э.П., 1999. – С..333–334). Есть кресты с шлемовидными и трехлопастными окончаниями перекладин, с шариками на волютах и т.д. В коллекции крестов с челябинских некрополей нет ни одного «женского», т.е. листовидного креста. Оформление крестов довольно разнообразно, но в целом это разнообразие укладывается в рамки типологии, составленной Э.П. Винокуровой для крестов-тельников XVII века, имеющиеся различия не выходят за пределы возможных новых вариантов или подвариантов ее системы (Винокурова Э.П., 1999. – С. 326–360). Надписи на обороте практически не читаются, набор изображений на лицевой стороне большинства изделий стандартный. Как было отмечено ранее: «Все кресты, на которых можно прочесть надпись на лицевой стороне… – из тех, что принято называть старообрядческими» (Самигулов Г.Х., 2005а. – С. 158 ). Иконография лицевой стороны крестов включает несколько основных элементов: изображение Голгофского креста, обычно восьмиконечного; титла ЦРЬ (Ц, ЦР) СЛЫ (СЛ, СВЫ, СЛВЫ) над изображением Голгофского креста; хризмы IС ХС за или над раменами Голгофского креста; надпись «НИКА» и буквы «К» (копие) и «Т» (трость) под раменами креста; изображения копья и трости (орудий страстей господних), расположенные по обеим сторонам основания креста и опирающиеся на изображение горы Голгофы (рис. 1, 2). Кроме этого могут быть еще различные надписи, изображения головы Адама, но вышеперечисленные элементы есть на лицевой стороне практически всегда. На обратной стороне креста обычно нанесен текст, как уже упоминалось, не читаемый, гораздо реже какие-либо изображения – орудия страстей господних, геометрические элементы, иногда оборотная сторона гладкая (Самигулов Г.Х., 2004. – С. 191). В общем, это кресты, подобные которым значительная часть исследователей определяет как старообрядческие.
Складывается интересная ситуация – исследованы погребения официально православного кладбища, располагавшегося при церкви и датированного 2-й третью XVIII в., и все кресты, найденные при изучении погребений этого некрополя являются старообрядческими. Может быть, Челябинск был городом исключительно старообрядческим? Погребения на официальном кладбище если и были возможны для старообрядцев, то только для «скрытых», поскольку «законные» двоеданы, т.е. платившие двойную подушную подать, вряд ли соборовались и отпевались православным священником (по крайней мере, официально), без чего хоронить в освященной земле нельзя. В 1782 г. в Челябинске официально зарегистрированных «заблуждающихся от православия» было 378 человек (ОГАЧО. – Ф. И-33. – Оп. 1. – Д. 220. – Л. 72–83об.). Наиболее вероятные «кандидаты» в скрытые старообрядцы – люди не бывшие в течение нескольких лет у исповеди и святого причастия. В 1788 г. в Челябинске было: не бывших у исповеди более 3 лет – 563 человека, в течение трех лет – 244 человека (ОГАЧО. – Ф. И-33. – Оп. 1. – Д. 385. – Л. 2). Общее количество жителей в Челябинске того времени (с подгородными деревнями) – 7015 человек (Там же. – Л. 1). Если принять всех не бывших у исповеди и причастия в течение трех лет и более за старообрядцев, что маловероятно, то прихожан официальной церкви все равно было более 80 %. Даже если допустить, что на официальном кладбище Челябинска хоронили скрытых старообрядцев, то где останки тех прихожан «никоновской» церкви, которые должны были быть похоронены с крестами, несущими титла «ИН ЦИ» – «Иисус Назарейский Царь Иудеи»?
В 2004 году отрядом Подмосковной экспедиции были проведены исследования на территории Вознесенского храма на нижнем посаде Звенигорода, в том числе был исследован и некрополь, датируемый предварительно XVII–XVIII веками (Охранные исследования…, 2004. – С. 90), хотя датировка крестов-тельников дана шире, для разных крестов в вариантах XVII–XIX, XVIII–XIX и XVII–XX веков (там же, с. 80–89). Основная часть крестов изготовлена из медных сплавов. Подавляющее большинство крестов имеют титла «Царь Славы». Нет ни одного литого креста с надписью «Иисус Назарейский Царь Иудеи». Подавляющее большинство крестов – «женские», т.е. листовидные (там же. – С. 65–66, 80–89). Следует еще раз отметить, что наличие листовидных, т.е. «женских» крестов многими воспринимается как несомненный признак старообрядческого погребения, либо двора, если крест происходит из культурного слоя поселения. При этом материалы публикации не дают оснований отнести все, или даже большинство могил Вознесенского кладбища с женскими крестами, к XVII веку, т.е. периоду до раскола церкви. Соответственно, на официальном православном кладбище при церкви основная часть найденных крестов, может быть интерпретирована, как старообрядческие. Точнее, она может быть так интерпретирована, если мы будем исходить из сложившейся традиции истолкования.
Весьма показательны материалы раскопок некрополя Моисеевского монастыря в Москве, некрополь действовал в XVII–XVIII веках и был закрыт в 1771 году. Авторы публикации материалов отмечают, что большая часть исследованных погребений относится к позднему периоду существования некрополя – после 1671 года. Кроме металлических (38 ед.), были найдены также деревянные (28 ед.) кресты. На большинстве металлических крестов авторы публикации материалов зафиксировали тот же состав надписей, что приведен выше, включая «Царь Славы», исключение составили кресты с изображением Святого Никиты (Векслер А.Г., Беркович В.А., 1999. – С. 201).
Такова ситуация с крестами-тельниками XVIII века в целом, будь то музейная коллекция мелкой литой пластики, или материалы археологических исследований некрополей позднего времени. Практически все литые медные (их подавляющее большинство) и серебряные кресты-тельники имеют титла: «Царь Славы», или вообще не имеют надписи под оглавием (здесь не рассматриваются кресты с изображением Божьей Матери, святых и пр.). Литых крестов-тельников с надписью «ИН ЦИ» для XVIII века практически не зафиксировано. У Э.П. Винокуровой титла «ИН ЦИ» указаны лишь для креста типа VII подтипа I, судя по приведенному там же рисунку, эти титла располагались под титлами «ЦРЬ СЛА» или «ЦРЬ СЛВ», исходный крест датирован XVII в. (Винокурова Э.П., 1999. – С. 345, 354). Есть один момент, который ярко проявился в материалах раскопок Моисеева монастыря в Москве, где хоронили как монахинь, так и мирян – литые кресты несли титла «Царь Славы», а надпись «ИН ЦИ», которая должна была бы быть на крестах прихожан официальной церкви имелась на деревянных тельниках, которые, скорее всего, происходят из монашеских погребений – к сожалению, это не оговорено в публикации (Векслер А.Г., Беркович В.А., 1999. – С. 201, 205). В этой связи представляется важным наблюдение Л.Д. Макарова «что в могилах вятских священников XVII–XVIII вв. были обнаружены кипарисовые крестики» (Макаров Л.Д., 1990. – С. 67).
В ситуации с описаниями музейных коллекций в сборниках «Русское медное литье», в одном случае констатировалось, что предметы старообрядческой медной пластики «были распространены не только среди старообрядцев, но и в широкой народной среде» (Коржавкина Л.Ф., 1993. – С. 82). Относительно старообрядческих крестов могильника Изюк-I (Татаурова Л.В., Скрипко О.А., 2000), М.Л. Бережнова с коллегами поддержали мнение о том, что старообрядческие кресты были в ходу у нестарообрядцев в силу дефицита крестов вообще: «Тут же отметим, что старообрядческий крест в условиях Сибири XVIII века вовсе не означает определенной конфессиональной принадлежности. В Сибири не хватало крестов-тельников и использовались любые, какие только могли быть приобретены» (Бережнова М.Л., Корусенко С.Н., Новоселова А.А., 2001. – С. 50–56). С одной стороны идет осознание того, что «старообрядческие» кресты (и литье вообще) не являлись безусловными признаками принадлежности их владельца к старообрядчеству, с другой стороны – слишком сильно воздействие стереотипа, сделать последний шаг и заметить, что кроме «старообрядческих» других крестов практически и не было, пока не получается.
Следует добавить, что в 2007 г. при строительстве здания в районе Свято-Симеоновского собора (проектировался как кладбищенская церковь) в Челябинске, было разрушено несколько могил кладбища середины – второй трети XIX в. (в 1870-х гг. оно было вынесено за селитебную черту, в связи с расширением города). На месте работ было обнаружено несколько крестов-тельников. Разнообразия форм, как в XVIII в., в данном случае уже нет, основной тип – простой прямой четырехконечный крест. Говорить про все кресты до того, как они будут очищены, нельзя, но два – те на которых надписи читались, имеют титла «Црь Свы (или Слы)». По типу это те самые «мужские» кресты, или кресты I типа, подтипа I, варианта 6 по типологии Э.П. Винокуровой, или тип I подтип 1 по В.И. Молодину.
В этой связи представляется, что использование литых крестов-тельников как определителя конфессиональной принадлежности погребенных (для некрополей), либо ушедшего населения (для поселенческого слоя) возможно лишь в качестве вспомогательного материала, при наличии документальных свидетельств. В настоящее время мы просто не можем, для XVIII века, выделять по форме креста, титлам на лицевой стороне креста «старообрядческие» литые кресты-тельники, поскольку практически отсутствуют «нестарообрядческие» кресты. В отличие от явно выраженной оппозиции «старообрядчество» – «официальное православие», подобного подчеркнутого противопоставления оформления крестов в XVIII в. так и не состоялось, несмотря на многочисленные декларации. Весьма условно оно и для XIX в. Сложно сказать, почему официальная церковь не озаботилась выпуском «идейно выдержанных» крестов, но факт остается фактом – если мы возьмемся судить о конфессиональной принадлежности в рамках православия населения XVIII–XIX вв. только по крестам, то окажется, что вся Россия была населена старообрядцами, за исключением небольшого количества духовенства официальной православной церкви.
Самое забавное, что все это «секрет Полишинеля» – в замечательной статье Э.П. Винокуровой, на которую ссылаются авторы практически всех публикаций по крестам в последние несколько лет, все это уже сказано. Возможно люди, за нехваткой времени, читают только те куски текста, которые их непосредственно интересуют, или же будничные пояснения Э.П. Винокуровой кажутся им слишком невероятными. Поскольку сама статья «Металлические литые кресты-тельники XVII в.» посвящена типологии крестов, то всю важную, но не относящуюся к основному вопросу информацию автор вынесла в примечания. Так, в примечании к описанию креста Типа I Подтипа I Варианта 6, т.е. простого прямого креста с массивным ушком (рис. 1) сказано: «Этот вариант креста получил наибольшее распространение на протяжении двух последующих столетий (XVIII–XIX вв.). Он имел множество подвариантов. Взят за основу тельника у старообрядцев. Старообрядческие кресты отличались от общепринятых в православной церкви текстом молитвы (Курсив мой – Г.С.)» (Винокурова Э.П., 1999. – С. 335, 351–352). Здесь имеется в виду текст молитвы на обороте креста – те мелкие, чаще всего совершенно нечитаемые из-за коррозии, затертости или плохого качества отливки буковки на обратной стороне тельника. Примечание к описанию листовидного креста – тип V (рис. 2): «Этот тип тельника принят в старообрядческой среде как форма женского креста… Название «женского» такой крест имеет и в православной среде» (Там же. – С. 340, 353). В приложении II к своей статье Э.П. Винокурова дала варианты надписей на лицевой и оборотной сторонах креста (Там же. – С. 357–360), и хотя формально это виды подписей, характерных для XVII в., реально, как мы можем убедиться, в XVIII в., да в первой половине XIX в. мало что изменилось. По крайней мере, мы можем сказать это о лицевой стороне крестов, поскольку с прочтением надписей на обороте чаще всего возникают проблемы. К сожалению, даже если текст на обороте креста читается, отличить старообрядческий от «никонианского» мы можем лишь в том случае, если там «написана» молитва «Да воскреснет Бог…», ибо остальные тексты представители обеих ветвей православия излагали совершенно одинаково (Там же. – С. 359–360). Возвращаясь к статье В.И. Молодина, о которой говорилось выше – автор отметил, что в XIX в. старообрядческое литье начинает распространяться и в нестарообрядческой среде. Все-таки видимо имело место противоположное явление – в XIX в. наконец начинают появляться в заметном количестве предметы культового литья нестарообрядческого характера. То есть, наконец, появляется «антитеза» старообрядческим, т.е. дореформенным. крестам-тельникам, но и то довольно слабая. В качестве небольшого примечания можно добавить, – не только кресты-тельники из археологических коллекций челябинских некрополей, но и случайные находки в городе и области, кресты из поселенческого слоя, тельники в антикварных киосках и магазинах города – все с титлами «ЦАРЬ СЛАВЫ». Ни одного с титлами «ИН ЦИ» автору увидеть не довелось (не считая алюминиевых и серебряных крестиков XX в.)
Наш подход к интерпретации крестов-тельников довольно странен – мы воспринимаем их так, словно вдруг, после раскола церкви, появились две категории тельных крестов: «никонианские» и старообрядческие, причем независимо от традиций, ремесленных и церковных реалий предшествующего периода. То есть вот так, вдруг, взяли и появились, в законченном виде, с полагающимися, согласно идейным убеждениям богословов того или другого течения православия, титлами, символами и текстами. И так упоенно интерпретируем одну имеющуюся категорию крестов, что на отсутствие другой, которая вроде как должна быть, внимания не обращаем. При этом, совершенно упуская из виду, что само определение «старообрядческий» применительно к любой категории вещей, предмету или явлению правомерно лишь в том случае, если имеется категория, предмет или явление противоположного характера, т.е. «нестарообрядческие», «никонианские». Это верно, по крайней мере, для периода с конца XVII в., поскольку до раскола все православные в России были «старообрядцами». Еще один момент: для того, чтобы выделение «старообрядческих» крестов-тельников было корректным, желательно, чтобы тельники никонианские не просто были, но и количество их хотя бы приближенно соответствовало количеству их потенциальных владельцев, иначе говоря, должна соблюдаться пропорциональность рассматриваемого материала и статистической ситуации изучаемого времени, хотя бы в рамках региона.
Основная масса населения России, вне зависимости от принадлежности к расколу либо официальному православию, продолжала носить в XVIII в., а многие и в XIX в. кресты, формы которых сложились еще до раскола церкви, и сохранявшие иконографию лицевой стороны, включавшую титла «Царь Славы». При этом практически нет металлических тельников с титлами «ИН ЦИ», которые якобы должны были носить приверженцы официальной церкви. Иначе говоря, основная масса литых крестов-тельников XVIII в. изготавливалась согласно традициям, сложившимся в XVII в., еще до раскола. Если подходить строго формально – это старообрядческие кресты, поскольку содержат на лицевой стороне титла «ЦАРЬ СЛАВЫ» вместо одобренного четырехбуквенного титла «ИН ЦИ». При этом крест-тельник XVIII в. в реальности не являлся показателем принадлежности его хозяина к расколу либо официальному православию, поскольку разделения иконографии крестов в массе, на низовом уровне не произошло. Священники, очевидно, носили деревянные тельники с титлами «ИН ЦИ» по той простой причине, что литых крестов-тельников, изготовленных согласно официальным требованиям церкви, не было.
Из вышесказанного о крестах-тельниках следует несколько предварительных выводов:
1. Формально известные металлические литые кресты-тельники «никонианского» вида с титлами «Иисус Назарейский Царь Иудеи», как массовый материал конца XVII – начала XIX вв., ни в музейных коллекциях, ни в материалах исследований погребальных памятников XVIII в. не выявлены (или известны в незначительных количествах).
2. Теоретически являющиеся старообрядческими литые кресты-тельники с титлами «Царь Славы» реально составляют если не всю массу, то подавляющее большинство тельников XVIII в.
3. Последователей официального православия хоронили с теми же «старообрядческими» крестами, очевидно, за исключением духовенства, которое носило деревянные крестики с предписанными титлами «ИН ЦИ». Последний вывод, относительно деревянных крестов духовенства, вряд ли можно воспринимать как окончательный – слишком мала фактологическая база – но как промежуточная гипотеза, не противоречащая имеющейся информации, он имеет право на существование. По крайней мере, не меньшее право, чем постулат: погребение со «старообрядческим» крестом = старообрядческое погребение.
4. Следовательно, невзирая на жаркие богословские дискуссии XVII–XVIII вв. о титлах на кресте, формирования двух групп – старообрядческой и никонианской – крестов в их самом массовом варианте, т.е. медных литых крестов-тельников с Голгофским крестом, в XVIII в. не произошло. Если быть более точным, то не сформировалось как раз массовой категории медных литых крестов-тельников того облика, которую многие исследователи все еще полагают (или предполагают) реально существовавшей, – тельников с титлами «ИН ЦИ».
5. И старообрядцы, и никониане использовали в качестве тельников кресты, основные формы, иконография и декор которых сложились в XVII в. еще до раскола, с традиционным набором надписей на лицевой стороне, включая «Царь Славы».
6. Попытки интерпретировать какие-либо кресты как старообрядческие, т.е. маркирующие принадлежность к старообрядческой ветви православной церкви некорректны, кроме, возможно, тех случаев, когда об этом свидетельствует вариант молитвы креста на обороте, либо же их старообрядческое происхождение документировано. В целом же говорить о выделении для XVIII – начала XIX вв. литых медных «старообрядческих» крестов как конфессионального признака нельзя, ввиду практически полного отсутствия для этого периода хотя бы соотносимой количественно группы тельников, которые могли бы быть уверенно отнесены к символике официальной православной церкви. Если отсутствуют документальные свидетельства, то выделение какой-либо группы (или групп) тельников конца XVII – середины XIX вв. как «чисто» старообрядческих, возможно только как условное допущение, но никак не констатация факта.
Возможно, покажется, что выводы уж слишком категоричны – если такое число исследователей придерживается традиционной точки зрения на существование двух категорий крестов-тельников в конце XVII–XIX вв., то у них, очевидно, есть свои веские основания. На мой взгляд, единственным основанием является эта самая существующая точка зрения, «освященная» историографической традицией – многие работы, авторы которых ссылались на Дружинина, сами воспринимаются едва ли не как источник. Но если традиция входит в противоречие с фактическим материалом, т.е. источниками и зачастую датированными источниками, наверное, все же стоит отстраниться и попытаться оценить ситуацию извне? А, посмотрев со стороны, подумать – имеет ли смысл пытаться уберечь хотя бы клочки былого стройного и ясного построения или все-таки лучше начать выстраивать новую концепцию. Это будет сложно сделать, потребует огромных усилий и самое первое, что необходимо для этого – создание общедоступной электронной базы данных по крестам-тельникам, полученным в ходе исследований памятников археологии XVII–XIX вв. Это гигантская, неподъемная задача, но это самый прямой реальный путь к осмыслению ситуации и возможности делать выводы на новом уровне информированности. А главное, что это не локальная проблема археологии Нового времени, а проблема истории православия, истории мировосприятия крещеного населения России.
Самигулов Г.Х.
кин, доцент ЮУрГУ